Понятно, что вступавшие в конфликт стороны преследовали какие-то цели. С французскими все было более или менее понятно. Здесь были личные мотивы — Николай I довольно пренебрежительно относился в Наполеону III, что очень уязвляло французского императора. Здесь присутствовал и религиозный спор из-за того, кто будет покровительствовать христианским святыням в Палестине — католики или православные. Кроме того, во Франции была популярна идея реванша за поражение в наполеоновских войнах, а также восстановления независимости Польши.
А вот с мотивацией Британии было сложнее. Активным сторонником войны с Россией был лорд Пальмерстон. Собственно, его можно было в какой-то степени назвать творцом этой войны, хотя уже в то время в Лондоне многие не понимали, какой интерес здесь у британцев.
Пальмерстон в то время возглавлял министерство внутренних дел. Но до того он был главой МИД и сохранил большое влияние на формирование британского внешнеполитического курса.
Лорд по итогам войны предлагал следующее (в том, что она будет успешной для Британии и союзников, он не сомневался). Пальмерстон предлагал передать Швеции Финляндию, Турции — Грузию и Крым, Пруссии — прибалтийские территории. Кроме того, он считал необходимым восстановление польского государства, которое должно было играть роль буфера между Россией и германскими землями. Австрии британский министр предлагал передать Молдавию и Валахию (ныне Румыния), а также устье Дуная.
Понятно, что таким образом лорд Пальмерстон предполагал заручиться максимальной поддержкой среди европейских государств, изолировать Россию.
Но его планы не встретили понимания у Наполеона III. Французский император совершенно не желал такого ослабления Российской империи, чтобы она перестала играть какую-либо роль в международной политике. Возник бы дисбаланс, причем в пользу Великобритании.
Идея независимой Польши не вдохновляла Пруссию и Австрию — мягко говоря.
В общем, практически ничего из того, что предлагала лорд Пальмерстон, на практике реализовано не было. По итогам войны Россия лишилась права на покровительство Валахии и Молдавии. Однако попытки австрийцев заполучить эти земли были жестко пресечены на переговорах в Париже русской делегацией. И что характерно, англичане не возражали.
В России определенная часть бюрократии при Александре II была заинтересована в «пораженческой» версии итогов. Ведь только в этом случае бюрократия получала санкцию на проведение крупных внутриполитических преобразований, включая отмену крепостного права. Раз все неэффективно — нужно все в России менять.
Такая оценка итогов оказалась на руку Германии. Прусский посол при российском дворе — Отто фон Бисмарк — всячески убеждал Александра II, что Россия должна «поквитаться за Крымскую кампанию». У Бисмарка был прямой интерес — столкнуть Россию с Австрией, Францией и Великобританией снова.
Огромную роль для негативных оценок итогов Крымской кампании в советской историографии сыграло мнение Фридриха Энгельса. Энгельс — с его нелюбовью к Российской империи — подавал в своих газетных публикациях Крымскую войну (а он был журналистом в американской газете «Нью-Йорк Дейли Трибун») как продолжение европейской революции 1848 года — войну «прогрессивной Европы» против «отсталой царской России». Понятно, что после 1917 года подавать Крымскую войну «не по Энгельсу» у нас было невозможно.
Плюс, конечно, к оценке Крымской войны приложили руку наши народники, которые традиционно всякую мелкую неудачу преподносили, чуть ли ни как крах царского режима и России.
На деле, краха не было. Если трезво смотреть на итоги Крымской войны, это была не победа России или союзников, но боевая ничья.
Свежие комментарии